НАДЕЖДА ЛЕОНОВА
ЛЕОНА ИНГРИД
(Фантастическая повесть)
1
Эту повесть я написала в 1984 году. Посылала в журнал «Свет» в Москву. Думала, что там не читают и обратно не присылают. Но что интересно, её прочитали, замечания сделали, типа «Золотая мечта неудачника». Что-то даже про масонов упомянули, и вернули обратно. Ну, что сказать? Когда я её писала, то решила так, раз это у меня фантастика, то можно оторваться по полной. Ну, и выдала, чего бы хотела сама иметь. Позже разговаривала с эзотериками по этому поводу, они мне тоже выдали: «А что ты хотела? Ты же всё, что хотела для себя, отдала этой Леоне Ингрид». Дважды хотела набрать её на компьютере и изменить сюжет. Два компьютера сломались. Мистика прямо!
Теперь я уже в третий раз решила набрать её на компьютере, но уже ничего не буду менять. Если в ней написана чья-то судьба, то никто уже не в силах изменить прошлое. Не знаю, может быть, это просто совпадение, а может быть, закономерность, до которой мы ещё не доросли, возможно, в жизни и нет никакой мистики, а всё происходит вполне закономерно. Так что, что получилось, то получилось…
Надежда Леонова (Степанова)
2
ДВОЙНАЯ ЖИЗНЬ
Женщина была без сознания трое суток. У её кровати по очереди дежурили врачи, медсёстры, родственники. Ей не было ещё сорока лет, а двум сыновьям на двоих чуть больше двадцати. Иногда в глазах у неё появлялись искорки и она начинала говорить. О том, что не успела очень многого. Стихи её так и останутся лежать в чемодане. Ну, и ладно, ей бы ещё лет шесть-семь, чтобы детей поднять, когда они уже сами смогут работать. А потом начинала рассказывать про антимиры, сверхцивилизации, временные пояса, другие галактики. Говорила долго, и опять падала в изнеможении на подушку и снова умирала. Придя в себя, открывала глаза, и говорила опять что-то непонятное. У сидящих рядом не хватало терпения принять этот бред во внимание. Однажды, очнувшись, она посмотрела вокруг, рядом сидел доктор, медсестра то выходила из палаты, то заходила. Женщина внимательно посмотрела на доктора и заговорила:
– Скажите, как вас зовут?
– Виктор Кириллович я, врач ваш лечащий.
– Виктор Кириллович, – продолжила женщина. – Возьмите, пожалуйста, ручку и бумагу, запишите то, что я сейчас скажу.
– Я запомню.
– Нет, я вас прошу записать. У меня очень мало времени, всего 15 минут.
– Да у меня и ручки с собой нет, и писать не на чём.
– Возьмите у сестры. Это очень важно, поймите, очень.
– Ну, хорошо, – сказал он и вышел из палаты. Через пять минут вернулся с листом бумаги и ручкой.
– Доктор, вы ходили пять минут, у меня осталось всего десять. Пишите! Леона Ингрид, англичанка, родители очень богаты. Замужем, имеет ребенка, муж тоже богат. Доктор, почему вы не пишите? Я же говорю, что не брежу. Всё это для меня важно. Через несколько минут Леона Ингрид попадёт в катастрофу, а я потеряю сознание. Сорок восемь часов будет консилиум врачей бороться за её жизнь. Столько же я буду без сознания. Та цивилизация, что за нами наблюдает, будет решать и мою судьбу. Одна из нас должна умереть, но с этого времени мы будем в одном теле сорок восемь лет. Она молода, красива, и я помолодею. Она знает два языка, и очень плохо русский. Я тоже буду знать эти языки. Но обязана буду взять псевдонимом её имя. Леона Ингрид. Запишите, это очень важно. Если я всё это забуду, жить буду только десять лет, и слава умрёт вместе со мной. Доктор, Виктор Кириллович, я вас прошу всё это рассказать мне через сорок восемь часов. Потому что я ничего не буду помнить. Леона Ингрид, доктор, запомните. Ингрид Леона, доктор, слышите?
Женщина говорила ещё о том, что информацию эту она получила от людей красивых, но каких-то неестественных. Она их видела, и в то же время было ощущение, что они с ней вроде как говорили с экрана телевизора. Женщина подняла голову и со вздохом уронила её на подушку.
– Всё, - сказала она, и сознание покинуло её.
Вошла медсестра, посмотрела на больную и спросила:
– Что она тут говорила?
– Да бред какой-то…
– Небось, про цивилизации опять?
– Да. Я вот тут записал. Она просила отдать, когда очнётся.
– А сказала, когда очнётся?
– Через сорок восемь часов. Или уже не очнётся никогда…
– Будем ждать, если в её словах есть хоть какая-то правда. Может, предчувствие?...
Врача сменила медсестра, потом пришла мать этой женщины, потом двоюродные сёстры, тётя. Сыновья же больше пятнадцати минут не выдерживали.
Двое суток женщина была без сознания. Записку медсестра положила на стол, кто-то её нечаянно смахнул, а няня вынесла с мусором, и больше никто об этом не вспоминал.
А между тем на безжизненном лице женщины стал появляться румянец. Потом, открыв глаза, она долго смотрела в одну точку. Затем перевела взгляд на медсестру, которая взяла её руку, посчитала пульс и сказала:
– Я вас приветствую в новой жизни!
– Включите, пожалуйста, громче радио, – попросила женщина. – Вот так. Спасибо. Какая интересная передача. Я её раньше не слышала.
– Вы что, знаете немецкий?
– Немецкий? – переспросила женщина, напрягаясь, как будто что-то вспоминая. – Почему? Немецкий? Нет, не могу вспомнить. Что-то я забыла.
Медсестра пошла за доктором. Вскоре возле больной собралось очень много людей. Все наблюдали, как к человеку возвращалась жизнь. Ей задавали вопросы.
– Что вы ощущали в состоянии реанимации?
– Я? Я не помню. Но что-то было. Но я не помню. Вроде как будто сны снились. Всё время. Я где-то была. Но я не помню. Мне кажется, что это очень важно вспомнить. Я летала.
Женщина оглядела всех и вдруг спросила:
– А я кто?
– А вы разве не знаете? – спросил доктор.
Больная пожала плечами.
– У меня в голове два имени. Как моё имя?
– Вы Наталья Леонтьевна Петрова. У вас двое детей, сыновья тринадцати и четырнадцати лет.
– А Леона Ингрид кто?
– Леона Ингрид? Ах, да, что-то вы мне говорили, когда бредили. Вам, видно в бреду приснилось.
– Приснилось. Подождите. Я ничего не могу понять. Кто я? У меня в голове какая-то путаница. Мне кажется, что я англичанка.
Доктор повернулся к собравшимся.
– Извините, больная бредит. Попрошу всех разойтись.
Женщина водила глазами по присутствующим и повторяла:
– Я брежу, я брежу. Почему я брежу? Скажите, у меня голова больше тела?
Все были в замешательстве. Когда остался один доктор, больная снова заговорила:
– Доктор, я ничего не помню. Только мне кажется, что я думаю не по-русски. И немецкая передача была, я почему-то всё поняла. Доктор, я только ничего не понимаю, что со мной случилось. Я читала или по телевизору показывали, что женщина в бреду на латинском языке говорила какие-то формулы. Это объясняли генами, Но когда, где я это видела, слышала, не знаю.
– Может быть, и у вас были такие предки. Немцы или англичане.
– У меня? Я не знаю. Не знаю. Ничего не помню. Кто мои родные? Кто у меня есть? Они русские?
– Да, русские. Они, кстати, здесь. Мать и сыновья. Пригласить?
– Пожалуйста, пока не надо. Я хочу всё это осмыслить. Кто я вообще, кем работала?
– Журналист вы. Стихи ещё писали.
– Стихи? На каком языке?
– На русском.
– А мне почему-то, мне кажется, английские рифмы идут в голову. Доктор, давайте разберёмся в этом. Может быть, ответ нужно искать в том, что я говорила в бреду? Вы не помните, что я говорила в бреду?
– Вы знаете, вы просили меня записать. Я всё записал. Здесь была эта записка. Где же она? Валентина! – обратился он к сестре. – где бумага здесь была?
– Валентина пожала плечами.
– Виктор Кириллович, была здесь.
Больная подняла голову и со вздохом произнесла:
– Пропала. Виктор Кириллович, вспомните, что я вам говорила.
– Что-то, знаете, фантастическое. Какая-то сверхцивилизация, переселение душ. В общем, такой винегрет. Я здорово не задумывался, записал и ушёл.
– Что за переселение? Какое переселение? Мне кажется, что я родилась в очень красивом городе. Там рекламы. Я их вижу. Дочь у меня пяти лет. А, с другой стороны, у меня вроде два сына. Я не могу ничего понять. Вроде я не одна, а нас двое. Скажите, доктор, если моё имя Наталья Леонтьевна Петрова, то кто тогда Леона Ингрид?
– Вот-вот, вы называли эту фамилию. Она должна погибнуть. И вас будет двое. Вы должны взять её имя и что-то вы говорили насчёт славы, но я не помню.
– Я должна взять её имя? Как я его возьму?
– Журналистам, наверное, это можно. Вам же псевдонимами разрешают пользоваться. Точно. Вы говорили про псевдоним.
– Леона Ингрид? Не могу ничего понять. У меня родители богатые. Кто они? Кем работают?
– По-моему, они у вас пенсионеры.
– А кем были?
– Не знаю. Вы себя плохо чувствуете. Вам нужно собраться. А то как бы у вас.., – он запнулся.
– Что, доктор? Что? Вы думаете, я схожу с ума? Мне тоже это кажется. Как же мне быть? Как мне не сойти с ума?
– Вы молчите. Попробуйте собраться с мыслями. Сейчас войдут ваши родственники, вы, пожалуйста, лежите тихо. Я скажу, что вам ещё нельзя говорить. Валентина, позовите родных. Только предупредите, без всяких эмоций. Больной нельзя волноваться.
Вошли мать и сыновья. Мать села у кровати дочери и тихо позвала:
– Наташа…
Больная посмотрела на мать.
– Мама, – сказала она дрожащим голосом, – почему ты плачешь?
– Наташенька, всё хорошо. Вот и дети здесь. Саша, Вова, подойдите к матери. Вот они, видишь, живы, здоровы.
– А как в школе дела?
– Хорошо, Наташа, хорошо. Выздоравливай только, - ответила за них бабушка.
– Мам, а ты кем работала?
– А ты не знаешь?
– Я не помню. И отец кем был, не помню. И кем я была, тоже не помню. Ты мне расскажи…
Мать снова заплакала. Подошли дети, стали уговаривать бабушку, а доктор взял её за плечи, и попросил всех выйти. В коридоре он сказал матери, чтобы не расстраивалась, такое бывает, временная потеря памяти, всё будет хорошо. Но мать трудно уговорить. Дочь для неё – взрослый ребёнок. Тем более, что у этого ребёнка двое детей, которых, ох, как много надо ещё до ума доводить. А если дочь вдруг станет инвалидом, то ей горе какое – на старости лет троих тянуть на своих плечах.
Мальчишки хоть и не хулиганы, но нет-нет да и выкинут что-нибудь такое, что потом долго расхлёбывать приходится. За что ей горе такое? Хоть бы уж обошлось. И так за это время, что дочь в больнице, сошла на нет, кожа да кости остались. Никогда толстой не была, а сейчас вообще на пугало похожа. То переживала, дочь с мужем плохо живёт, то когда развелись, за внуков, за работу, за университет, в котором училась заочно. За всё, за всех. А тут вроде бы всё нормально – и на тебе, такая история приключилась.
Стали у дочери голова болеть, поясница, сердце прихватывать, а однажды пришла с работы, сидела за столом, разговаривала и вдруг упала, стала бредить, что-то говорить страшное в бреду. Увезли в больницу как будто вчера, а уже месяц прошёл. Тяжело на сердце у матери. А доктор уговаривает:
– Не отчаивайтесь. По всей видимости, кризис миновал. Будем надеяться на лучшее.
Проводил доктор родственников, а сам вернулся в палату.
– Ну что, голубушка, как вы себя чувствуете? – обратился он к больной.
– Виктор Кириллович, мне кажется, я могу встать. Можно я встану, мне хочется ходить?
– Что вы, Наталья Леонтьевна! Вы представьте, месяц вы лежали. Да вам сейчас не только вставать, вам движений резких делать нельзя. Сначала осторожно попытаетесь сидеть, потом зарядку поделаем для рук, для ног.
– А для хвоста можно?
– Ну вот, вы уже и шутить изволите.
– Да какие уж тут шутки…
Она резко откинула одеяло и поднялась с кровати, но, потеряв равновесие, упала на кровать, и снова сознание ушло от неё, на этот раз, правда, минут на десять. Когда пришла в себя, вокруг неё снова хлопотали. Она открыла глаза и услышала доктора:
– Вот видите, что вы делаете! Я вам говорил не вставать. Головой ударились.
– Да? – с улыбкой спросила больная. – Хорошо, что мозгов нет, а то бы все повылетали.
–Вот, вы ещё и смеётесь. Не понимаете того, что вы не одна здесь, а мы только на вас тратим треть своего времени.
– И что? Все такие, как я?
– Да нет, пожалуй, такой как вы больше нет…Остальные более сознательны.
– Простите, доктор. Врач ведь на больного не обижается.
– Да уж, стараемся, главное, чтобы вы на нас, когда выйдите, в обиде не были.
Затем он дал указание медсестре и вышел из палаты.
– Валя, поговори со мной.
Медсестра села рядом на стул.
– Валя, я не буду вставать. Только ты принеси мне, пожалуйста, что-нибудь почитать. Да ещё… почитай мне мою историю болезни. И расскажи, что ты обо мне знаешь. Только не надо считать меня сумасшедшей. Ладно? Я не знаю что со мной. И хочу вспомнить.
Медсестра сказала сначала, что у неё нет времени, но потом решила, что можно устроить передышку минут на пятнадцать. Всё, что вспомнила, рассказала. Ведь за это время она хоть пять минут да поговорила с родственниками, которые рассказывали про свою историю.
С мужем Наталья не живёт уже два года. Год, как закончила заочно университет. Работает в многотиражной газете. Родители её – пенсионеры, а раньше у них были рабочие специальности. На Севере живёт брат, у него двое детей.
Наталья слушала, каждое слово врезалось в память, как первый раз услышанное и как будто складывались в пустую коробку. Она переживала всё и как будто рождалась заново.
– Подожди, – перебила она медсестру. – А кто такая Леона Ингрид?
10
– Не знаю, – ответила собеседница.
– Валя, доктор говорил о какой-то записке, ты не помнишь, что там было написано?
– Нет, я её не читала.
– Ну, хорошо, спасибо. А теперь вот что. Очень прошу тебя, найди книги на английском и немецком языках. Я так поняла, что говорить мне много нельзя, понять всё это сложно, так помоги мне самой разобраться во всём.
– Хорошо. Я спрошу в нашей библиотеке.
– А нельзя сходить туда сейчас?
– Хорошо. Только вы лежите спокойно, ладно?
– Слушаю и повинуюсь!
Медсестра вышла, а Наталья снова решила попробовать встать. Потихоньку откинула одеяло. Села, осторожно опустила с кровати ноги, крепко взялась руками за спинку кровати и встала. Ноги казались чужими, она их не чувствовала, вроде провалилась в вату и качалась на ней, качалась. Голова, как будто отделилась от тела, устроилась в гамаке и туда-сюда, как маятник у огромных часов. И вся палата со стульями, столом, кроватью вроде на огромной качеле разместились. Наталья покачала головой.
– Моя… Ой, что ж это такое? Куда всё это едет? Стоп. Остановитесь все!
Она взялась за голову, отпустив спинку кровати и чуть ни упала. Не падать, сказала она себе. И подумала: «Если упаду, опять будет скандал».
Но понемногу всё вокруг перестало дергаться, качаться и совсем остановилось. Наталья попыталась сделать шаг и опять всё поехало. Но эксперимент продолжался. Второй шаг и после снова остановка, а покачнувшийся мир опять приходил в себя и останавливался. Так проделала она шагов пять. После легла на кровать и начала делать зарядку руками и ногами. Руками вроде ничего, но как только начинала делать движения ногами, палата моментально покрывалась туманом, кровать превращалась в карусель, перед глазами мелькали звёзды, будто в комнате поселилась целая галактика. Казалось, потолок в этом хаосе движений сорвётся и придавит своей мощью всё, что есть внизу.
– Что это такое? – услышала она голос медсестры. – Чем вы тут занимаетесь?
– Зарядкой для хвоста.
– Получается? Вам же пока нельзя.
– Если нельзя, но очень хочется, тогда что делать? А вы мне принесли что-нибудь?
– Только медицинские книги. Вот на немецком, вот на английском.
Больная взяла в руки книги. Одну положила под подушку, другую открыла на середине и стала читать.
– Валя, а я здесь всё понимаю. Хочешь, почитаю тебе?
Давайте. Только я английский еле-еле со словарём, а немецкий вообще не знаю.
– Я буду переводить.
– Ну, хорошо. Только можно я буду делами заниматься и слушать.
– Разумеется, сочетай.
Она начала читать. Сначала из книги на английском, потом на немецком. Сама плохо понимала, о чём читала, но Валентина знала медицинские термины и даже иногда просила повторить.
– А вы раньше-то знали эти языки? – спросила она.
– Не знаю. Наверное. Ты лучше спроси об этом моих родных.
– Да уж! Но думаю, для первого раза хватит. Долго заниматься зарядкой для языка, наверное, тоже не очень полезно. Да и поздно уже. Я свет выключу, а вы постарайтесь заснуть.
– Валя, не выключайте свет. Мне почему-то страшно. У меня в голове такая каша, не сойти бы с ума.
– Ну, хорошо, только вы постарайтесь заснуть.
На следующий день, когда в палате никого не было, Наталья поднялась и благополучно дошла до окна и обратно. Голова кружилась меньше, но всё же чувствовалась слабость. Через неделю ей разрешили вставать, но она за это время могла обойти всю палату несколько раз. Стала выходить в коридор, потом на улицу. А ещё через неделю стала проситься домой. Понемногу она как будто вспоминала о себе всё, но двойственность и наплывы чужой памяти остались. Видя, что слушают её с большим недоверием, перестала донимать этой памятью других. Иногда, правда, когда видела, как её слушают, добавляла: «Всё, что было не со мной, помню».
Она со всеми соглашалась, даже тогда, когда знание английского и немецкого врачи пытались объяснить наследственными генами. Чаще стала умолкать, как бы, замыкаясь в себе. Перед глазами стояла светловолосая пятилетняя девочка с голубыми глазами. Вспоминался какой-то дом, богато обставленный, пожилые люди, с состраданью и болью, смотрящие откуда-то издалека. Сжималось сердце, слёзы наворачивались на глаза, рыдания сдавливали грудь. Приходила мать с сыновьями. В одно из таких посещений, она сказала:
– Наташа, тебе какие-то переводы пришли из разных городов, на алименты не похоже.
– Правда? Это же хорошо! Это же здорово! Я стихи посылала в разные журналы. Неужели напечатали? Ты получи эти деньги, я сейчас у главврача доверенность подпишу. А то ведь вам трудновато было. Купи мальчишкам что-нибудь… Наталья оформила доверенность и отдала матери.
– Радость-то у нас с тобой, мама! Меня опубликовали! Даже не верится. Что же случилось? Сколько посылала кругом – и ничего, а тут сразу в двух местах.
Мать ушла, а Наталья стала проситься домой. Врач как будто даже не слушал её, но сказал, если не будет надоедать, через два дня выпишет. Два дня ходила Наталья шёлковая, никому ни слова о сверхцивилизации, о Леоне Ингрид, о всяком бреде, как все вокруг считали. Чтоб не сочли за сумасшедшую, боялась даже упоминать об этом. Всё равно, как здесь шутили медики, девяносто восемь процентов людей живут со скрытой шизофренией. Вот и она скроет. В себе всё скроет. Но не забудет. Ничего и никого. Человек, потому и человек, что он мыслит, и то, что он есть, чего добился – это его память. Убери её и кто он будет? Инвалид. Или, может, не инвалид, а кто?
У новорожденного никакой памяти в голове, сплошные рефлексы, наследственные или какие, но рефлексы. Кто он? Отправь в логово к волкам, волчонком вырастет. В дикое племя человекообразных, вырастет зверем. И только память делает его тем, кто он есть. Не для окружающих, от них можно убежать на край земли, а для себя. Потому и нельзя убежать от себя ни в какой конец света, потому что не убежишь от памяти.
Затаилась Наталья и всё чаще задумывалась и старалась понять, что с ней происходит. Во сне видела дочь, просыпалась и плакала. Вспоминала какого-то молодого мужчину. На днях выписалась женщина из их палаты, куда из одиночной реанимации перевели Наталью. Она попросила её принести какую-нибудь книгу на английском. Та принесла сонеты Шекспира. И теперь она либо читала, либо молча отдавалась памяти. Однажды пошла в комнату отдыха, а там никого не было. Включила телевизор и умостилась удобнее на диване, приготовилась смотреть концерт. Засветился экран и показалось странное лицо. Неестественно бледное, глаза, как у робота. Кто это? Женщина? Мужчина? Нет, вроде ни то, ни другое. Может, ребёнок? Нет. Что же это такое? И вдруг оно заговорило:
– Наталья Леонтьевна! Слышите! Я обращаюсь к вам.
Наталья вздрогнула, оглянулась вокруг, показала на себя пальцем:
– Ко мне?
– Да, да. Не мотайте головой. У нас мало времени. Я твоя помощница. Буду за тобой наблюдать и помогать во всём.
– Ангел хранитель, что ли?
– Мы с планеты Дзета. Наблюдаем за вами давно. Вмешаться в ваши дела не имеем права. Вы должны сами до всего дойти. Но погибнуть вам не дадим. Можем иногда помогать отдельным личностям. Вот и Вам сорок восемь земных лет будем помогать. Запомни только, все твои рассказы, стихи, очерки, статьи должны выходить под псевдонимом Леона Ингрид. Она пожертвовала ради тебя своей жизнью. Ты свою жизнь будешь жить ради её славы. И обеих вас будут помнить всегда.
– Кто она была? Где жила? Вы можете показать мне это сейчас?
– У нас осталось три минуты. Сейчас сюда придут люди, ничего о нас не надо рассказывать. Сама видела, как это всё воспринимается. Сейчас смотри на Леону Ингрид, осталось две с половиной минуты. Если захочешь со мной встретиться, ищи меня по средам в двадцать пятнадцать между шестым и седьмым каналом по черно-белому телевизору.
Лицо исчезло. Появилось другое изображение. Сначала красивая женщина в дорогих одеждах, рядом девочка, молодой мужчина, и пожилые мужчина и женщина. Все сидели за столом. Официант подносил обед. Наталья смотрела на экран и не знала, отчего слёзы по щекам катятся. Она своих родителей узнала, мужа и дочь. Она закрыла лицо руками и заплакала. Кто-то тронул её за плечо, она подняла глаза и увидела соседку по палате Тамару.
– Наталья, ты что?
– Да, вот, – она показала на экран, но там шёл футбол? Ижсталь – Крылья Советов.
– Что, твоя любимая команда проиграла?
– Да, проиграла, – сказала Наталья и попыталась улыбнуться.
– Или, может, ты жалеешь, что тебя скоро выписывают, а мы остаёмся?
– Есть маленько, – слукавила Наталья. – Подожди. Сейчас. Вспомню. Ага. Записать надо. Двадцать пятнадцать, среда, шесть-семь.
– Что это ты?
– Да так, шизофрения открылась.
– Часто такое с тобой?
– Да бывает иногда. Не волнуйся, это не заразно.
– Ладно, – засмеялась Тамара, – напугала тоже. Пошли на улицу…
Через два дня Наталью выписали. Дом был полный развал. Мальчишки разболтались, развинтились, как в кучу собрать, как ума дать? В школе пар нахватали, а до конца четверти две недели всего. Придётся с ними попотеть. Хорошо, выписали в пятницу, хоть есть для дома суббота, воскресенье. Мать забегалась. Ну-ка разорвись между домом, больницей, да ещё убирать взялась в магазине. Стирки накопилось.
На субботу Наталья наметила всё перестирать, в воскресенье погладить и уборку сделать, а в понедельник – на работу, где и там, наверное, дел по горло. «Ну, ничего, – думала, – как-нибудь разгребусь». Чувствовала себя так, будто вообще никогда не болела. Лицо стало нежное и совсем, как у девочки, вроде лет на десять моложе стала, на аристократку похожа. Ну, дела! На работе со всех сторон комплименты.
– Вам прямо 30 лет дать можно.
– Раз можно, давайте, не откажусь.
– Как вам это удалось?
– Полтора месяца сидела на древне-халдейской диете.
– Это как?
– Это молча. Сюда хлористый кальций, сюда глюкозу, сюда плазму. И при этом абсолютное голодание.
– А откуда древние халдеи знали про хлористый кальций?
– Да ведь халдейская культура древней вавилонской, а те-то всё знали.
– Ну, да?
– Точно.
– Ты перепиши-ка нам эту диету.
– Ни за что.
– Почему?
– На вашем фоне после и я затеряюсь. Да и вообще: донт пущ ё ноус ин азе пипл бизнес.
– А, ну с вами всё ясно…
И шутила, и не шутила, а всё одно выходило. Да и сама она в зеркале себя не узнавала. Вроде та она, и вроде не та. Журналистские дела стали спориться. Что не писалось и не получалось, складывалось сейчас в красивые четкие фразы без большого напряжения ума и нервов. Уважительно говорили о ней в газетах и её материалам давали «зелёную улицу!. Ни единого слова, ни единой запятой не выбрасывали из рукописей. Сегодня приносила материал, завтра уже видела его в газете.
Это было непостижимо, прямо фантастично. Если бы она верила в нечистую силу, а на её месте был кто-то другой, сказала бы, продалась дьяволу. И в то же время чувствовала над собой вроде как опеку. Сначала было любопытно, появится ли этот кто-то в телевизоре. Очень ждала первой среды, потом следующей, включала телевизор, находила нужный канал, долго говорила, потом уходила в работу, считая порой всю эту ситуацию бредом. Но каждый раз, желая поставить под материалом не псевдоним, а свою фамилию, получала его обратно весь исчёрканный. После нескольких попыток Наталья оставила эту затею и стала везде ставить псевдоним Леона Ингрид.
В работе она забывалась, прошлое Леоны её теперь не часто волновало, больше было забот о настоящем. За мальчишек. Им вечно что-то надо. То велосипеды, то магнитофоны, то кроссовки, то джинсы. Иногда и в школу вызывали, где приходилось стоять на вытяжку и краснеть за своих чад.
Готовился к изданию сборник её рассказов. Немецкий и английский ей были почти не нужны. Иногда она бралась за ту или иную книгу, но на это оставалось так мало времени, что выбирать язык чтения было бы просто абсурдом. Ее знали уже не только в своей республике, но и за её пределами. Её фельетоны, очерки, стихи публиковали и столичные газеты и журналы.
Прошло шесть лет. Мальчишки закончили школу. После недолгих раздумий пошёл на факультет журналистики старший сын, через два года и младший. За это время вышли три сборника стихов, два – очерков и фельетонов. Потом призвали старшего в армию, через два года младшего. Прошли годы тревог и ожидания, сыночки вернулись, продолжили учёбу, ушёл из жизни отец.
Трехкомнатная квартира стала им мала, разменяли с доплатой на три двухкомнатные. Купила детям по машине, помогла с устройством гаражей.
Осталась вдвоём с матерью. Теперешняя работа уносила её далеко от дома в командировки. Там в одноместных номерах гостиниц находила на неё тоска. Наталья закрывалась, включала телевизор и подолгу с ним говорила. Однажды стала просить рассказать об их цивилизации миру. Телевизор ярко вспыхнул, вроде пламя его охватило, затем появилось изображение. Опять, как всегда, что-то непонятное, но Наталья уже к этому привыкла. Человек, не человек, сгусток нематериального мозга заговорил с ней:
– Ты никогда этого не сделаешь.
– Почему?
– Ты пыталась это в больнице сделать, восприняли, как потерявшую рассудок. А теперь посмотри, что думают о тебе самые близкие люди.
Экран погас, через минуту появилась их квартира, мать, сидящая на диване, рядом тётя Шура, сестра отца. Мать плакала.
– Не плачь, – говорила тётя Шура, – приедет она, что с ней случится?
– Нет, я не могу. Я каждый день с тех пор чего-то жду. После больницы она стала совершенно другая. Мне кажется, что у неё не всё в порядке с головой. То вдруг начинает говорить такую ерунду, что мне становится страшно. Вот, например, сидели мы с ней перед командировкой, обедали, она вдруг начала разговор про какую-то дочь. Говорят, что ей сейчас 16 лет, хотелось бы хот одним глазком взглянуть на неё. Вот как ты считаешь, это нормально?
– А может быть, у неё где-то есть дочь?
– Как, каким образом? Ведь она постоянно была рядом, какмогло это случиться? А потом одна странность, – по вечерам закрывается в своей комнате, включает маленький телевизор и разговаривает с ним.
– Может быть, ей к врачу надо обратиться?
– Да боюсь ей об этом говорить. Так-то она вроде нормальная, а вот такие вещи с ней творятся. Только ты уж об этом не говори никому.
– Да, конечно, зачем? Разговоры пойдут.
Экран погас, снова появился этот кто-то. Наталья назвала его Дзетой.
– Как ты считаешь, твоя тётя Шура ничего никому не рассказала?
Наталья задумалась.
– Понимаешь, – наконец ответила она, – если чисто логически рассуждать, то она все это под большим секретом рассказала всей родне. Когда это было?
– Да сразу, как ты уехала в командировку.
– Значит, прошла неделя. И сейчас, видно, уже каждый родственник под большим секретом рассказал всё это своим знакомым, да ещё и приплели чего, приукрасили.
– Разумеется. А теперь смотри, что о тебе думает твоя лучшая подруга.
На экране появилась весёлая компания. Гремела музыка, звенели бокалы, стучали вилки и ножи. Среди шума голосов выделялся один, её подруги Гали. Говорила она о Наталье. Громко, чтобы слышали все присутствующие.
– Знаете, Наташка, хоть и знаменитая у нас в городе, но со сдвигом. Начинаешь с ней говорить о серьёзном, а она про внеземную цивилизацию, про сгустки нематериального мозга, и о всякой чертовщине. Она такая стала сразу, как из больницы вышла.
Мужчина, знакомый Гали, сидевший рядом, сказал более категорично:
– Дура она, хоть и знаменитая. Знаменитая дура. К ней там в больнице, видимо, нечаянно вольт четыреста подключили, чтоб с того света вернуть, вот она и вольтанулась.
– Хватит, хватит, – закричала Наталья. – Скажи, Дзета, когда это было?
– Это происходит сейчас.
– Сделай, чтоб я могла сказать им что-нибудь.
– Смотри, чтоб хуже не было.
– Я прошу тебя!
– Ладно. Приготовься, ты сейчас у них появишься на экране телевизора, смотри на них в свой телевизор и говори.
Компания в комнате прервала на полуслове свои разговоры, все уставились в телевизор.
– Галка, ты меня слышишь? Как ты можешь говорить такое, мы ведь подруги с детства, я думала, ты меня понимаешь?!?
– Чёрт-те что, – послышалось за столом. – Совсем чокнутая баба. По центральному телевидению нести такую ахинею!
– Слушайте, а телевизор-то выключен.
– Тем лучше, повернём его к стене, чтоб не донимала нас.
Из-за стола встали два мужчины и повернули телевизор экраном к стене. Наталья умолкла. А потом снова обратилась к Дзете:
– Они что, все сумасшедшие?
– Разве ты не видела? Они за столом сидят, изрядно выпили. Ладно, хватит. Показать тебе ещё знакомых журналистов?
– Нет, не надо.
– Так вот, оставь эту затею. И никому о сверхцивилизации не говори. На земле люди до этого не доросли. Они нормально воспринимают статьи, фильмы, это далеко от них. Но когда так вот близко, это считают бредом, кандидатом в пациенты палаты № 6.
– Скажи, Дзета, а вы-то на самом деле есть? Может, я и вправду с ума сошла?
Наталья выключила телевизор, легла на кровать и разрыдалась. В тишине ей сделалось страшно. Почувствовала себя уставшей и одинокой. Заснула прямо в одежде, спала без снов, до утра не просыпалась.
На следующий день доделала кое-какие дела, и в аэропорт. Там люди, хоть и незнакомые, но объединены желанием улететь, и оно делает их понятными и общительными. Заняв уютное кресло, Наталья наблюдала за людьми, угадывая, кто из них кто, куда едет: в отпуск, командировку, или просто так ищет чего-то. Заводила разговор, это у неё получалось само собой. Не искала слов и фраз, а начинала так, будто они давно знакомы. А то просто слушала рассказы про чужую жизнь. Попутчики улетали, а Наталья записывала основное, характерное не только рассказчику, но и другим, кого встречала раньше. До самолёта оставалось шесть часов. Подошла пожилая женщина.
– Скажите, который час? – спросила она.
Наталья улыбнулась и показала на аэропортовские часы.
– По Москве двенадцать пятнадцать.
– А по-нашему сколько?
– А по-вашему плюс два часа.
– Это сколько?
– Это четырнадцать пятнадцать.
– Да что вы! Как ещё долго ждать! А у вас самолёт во сколько?
– В двадцать часов.
Женщина, видать, не часто летает на самолётах. Наталья попросила её билет, до вылета у неё оставалось четыре часа.
– А вы когда вылетаете?
– Я через пять часов.
– Можно я оставлю свою сумку, и в буфет схожу, вы никуда не уйдете?
– Нет. Идите.
Женщина вернулась через двадцать минут, и теперь трещала без умолку. Наталья за полтора часа узнала о ней всё, начиная с замужества и кончая сегодняшним днём, когда у неё почти взрослые внуки, а дети отправили её на курорт. Через пять часов проводила Наталья свою новую знакомую, а через час улетела сама. Чужие проблемы отвлекли от своих, в голове рифмовались слова. Хотелось забыть то, что ей показала Дзета. Возникли сомнения вообще в существовании сверхцивилизации. Может быть это всего лишь плоды её больного воображения.
А если так, то это ещё страшнее. Как тогда быть с английским и немецким языками? В школе, потом в универе Наталья учила английский, но до больницы тексты могла прочесть только со словарём. Можно, конечно, принять версию медиков о наследственных генах. Ветви родителей можно проследить вглубь до третьего, самое большое, до четвертого поколения. Но мало ли какие могут быть отклонения? Как говорят, в семье не без урода, наверное, и гений мог так же отпочковаться.
Приехав домой, Наталья решила не включать телевизор и не искать шестой-седьмой канал. Мама была рада видеть дочь живой и здоровой. Вышел ещё один сборник её стихов. На обложке по-прежнему красовалась фамилия Леоны Ингрид. Наталья была рада этому и не рада.
Позвонил старший сын Владимир, поздравил с выходом сборника, сказал, что придет в гости. Начались хлопоты. Наготовили с мамой много вкусного, в шесть вечера появился Владимир. Он поцеловал мать, потом бабушку.
– Как у вас хорошо, век бы отсюда не уходил.
– Оставайся, мы с бабушкой против не будем. Как у тебя дела в универе?
– Прекрасно. Осталась самая малость, защита диплома.
– Ну и хорошо.
Бабушка накрывала на стол, а мать с сыном разговаривали о будущем.
– Мам, мне деньги надо.
– Зачем?
– Да на ремонт машины, поменять её хочу.
– На вертолёт?
– Ага. Как догадалась?
– Да мне по телевизору сообщили.
– Кстати, мать, о телевизоре…О тебе такие страшные слухи ходят. Мне это очень не нравится.
– Как говорила Раневская, когда меня нет рядом, пусть хоть побьют.
– Да нет, думаю, скоро журналисты будут о тебе писать то, о чём говорят за глаза.
– Алла Пугачёва, к примеру, даже отрицательную информацию о себе воспринимает, как рекламу…
– Нет, ну ты даёшь. Там же другое.
– Да знаю я. Могу только одно сказать, я не Фауст и душу дьяволу не продала.
– Это, наверное, было бы более понятно.
– Да ладно, за сумасшедшую принимают?
– Прости, но это так.
– Спасибо, сын! Кстати, сегодня среда. После двадцати часов я покажу тебе что-то, если не боишься, что и тебя после этого будут считать сумасшедшим.
– Если честно, то боюсь.
– Значит, уволь меня от этого. И живи нормальной жизнью.
– Но я хочу тебя понять!
– Если б ты знал, как я этого хочу!
– Ну, хватит разговоров, давайте за стол садиться, – скомандовала бабушка. – И что, внук, на что ты хочешь поменять свою машину?
– Мать же сказала, на вертолёт.
– Ну-ну! Балуешь ты их, мать, балуешь…
– Да уж ладно, не ворчи, бабулечка.
В половине девятого вечера Наталья не находила себе места. Какая-то неведомая сила влекла к телевизору. Ей уже не было весело в компании матери и сына, она нервничала, отвечала невпопад. Сын подошёл к цветному цветному телевизору и нажал на кнопку. Экран засветился. По первой программе шёл футбол, сын увлёкся игрой, бабушка стала убирать посуду, а Наталья пошла в свою комнату. И хоть дала себе слово, не говорить больше с Дзетой, но она хотела выяснить кое-какие детали. Она включила свой телевизор. На экране появилась Дзета.
– Что тебя волнует?
– Покажи мне знакомых журналистов.
– Жалеть не будешь?
– Покажи.
– Хорошо.
– На экране появилась знакомая редакция. К редактору вошёл её однокурсник Саша Петренко. Поздоровавшись, они как-то сразу перешли к разговору о ней.
– Слушай, – говорил редактор, – ты вроде учился вместе с этой, как её, Леоной Ингрид?
– Учился. Только она у нас была Наталья Петрова.
– Ты её историю знаешь?
– Да. Говорят, она немного умом тронулась.
– Но ведь пишет баба. И хорошо пишет.
– Ну и что? Оно, конечно, если согласиться с тем, что талант, это своего рода отклонения от нормы, сдвиг по фазе, то можно терпимо относиться и к ней.
– А в чём, собственно, это проявляется?
– С телевизором разговаривает.
– А ещё?
– Ну вот, разве это нормально? Ты стихи её почитай. В них жизнь какая-то не наша, чувства неземные…
– Она в Бога верит?
– Если бы так, я бы её понял. Ну, как бы талант от Бога. Но нет же, она верит в сгустки нематериального мозга. Не Бога, нет, а внеземной цивилизации.
– Да это, в принципе нормально, сейчас в это и другие верят, и статьи на эту тему встречаются. Может быть, в этом что-то есть. Ведь она так внезапно взлетела.
Наталья напряглась, вбирая каждое слово и не заметила, как вошёл сын. Он уставился на телевизор, ничего не понимая, а когда понял, что речь идёт о матери, подошёл и сел рядом.
– Что это? – спросил он.
Наталья вздрогнула и с мольбой посмотрела на сына.
– Ты не должен был это видеть.
– Но ведь я каждый день о тебе такое слышу. А это что? О тебе спектакль поставили?
– Нет.
– А что это тогда?
Наталья заплакала.
– Ты пойми, это всё ужасно, оказывается, меня никто не понимает. Я тебя прошу, выйди, я через полчаса приду, мне надо выяснить ещё кое-что.
– Я тоже хочу знать это «кое-что».
– А если и ты, как другие, ничего в этом не поймёшь?
– Но я должен разобраться, понять и, если надо, помочь тебе.
– Я боюсь за тебя. Я дала вам всё, и даже больше, чем могла дать другая мать. Мне теперь умирать не страшно, но твоя жизнь только начинается, я прошу тебя, выйди.
– Пускай остаётся, – сказал голос в телевизоре, и на экране появилась Дзета. – Так слушай же. Мы с планеты Дзета из созвездия Льва. Мы наблюдаем за вами давно, уже несколько миллионов лет. Пожалуйста, слушай меня внимательно.
С тех пор, как зародилась на Земле жизнь, мы пытаемся установить с вами контакт. Чего мы добились? Люди стали поклоняться богам. Придумали ангелов и чертей, леших и домовых. А тех, с кем мы устанавливали контакт, принимали за ведьм, колдунов. Порой мы можем принимать очертания того или иного существа, живущего на земле. Но люди несовершенны, и все наши подарки обращали во зло друг другу.
Стали помогать отдельным личностям, поселяясь в их теле и руководя их поступками. А люди, приобретя способности, опять обращали это во зло. Мы каждый раз отказывались от контактов с вами, надолго предоставляя развиваться вам так, как вы сможете сами. Когда умирала твоя мать, мы решили сделать ещё попытку. Выбрали её потому, что она очень добрый человек. Однако в мире ничего не появляется из ничего, как и не исчезает бесследно. В этом случае – то же. Всё, что получила ваша мать и вы, её дети, она получила на двоих. Леона Ингрид умерла, но дух её живёт в вашей матери. У неё осталась дочь, ей 17 лет, живёт с отцом.
Мы предполагали, что общаясь с твоей матерью, мы, наконец, сможет наладить контакт с людьми всей земли, но сразу натолкнулись на стену непонимания, что отразилось на твоей матери. Она, по сути, осталась в одиночестве. Контакт с человечеством, видимо придётся отложить неизвестно на какой срок.
– Эт-то н-неизвестно даже вам? – с удивлением спросил Владимир.
– Да, даже нам.
– Но скажите, ваша планета была на том развитии, на каком сейчас наша?
– Была.
– Но как же так? Я не могу понять, что это за сгустки нематериального мозга? Как это? У нас же мир материальный, мы привыкли его таким видеть и таким понимать.
– Ваша планета очень молодая. Когда ваши люди разгадают тайну клетки, форма для вас не будет иметь значения.
– Как это?
– Вы сможете быть кем угодно от грубого камня до любого животного, человека или сгустка энергии. Для этого вам необходимо избавиться от главных врагов: зависти, вражды, злобы. Пока вы не поймёте, что ваши души являются малой составляющей одной мировой души: как капля в море, как песчинка на пляже, вы не сможете стать сверхцивилизацией, как мы. Когда для нас форма перестала существовать, мы объединились, получился один большой нематериальный мозг, и ничего более.
–Я с чем-то таким встречался, кажется, в «Чайке» Чехова. Огромный нематериальный мозг… Компьютер, что ли? А как вот вы, вы лично, кто или что это такое?
– Я только часть этого мозга, и ничего более.
– А есть ли у вас чувства, можете ли вы любить, переживать горе, радость?
– Да, конечно, мы можем любить, радоваться, переживать, и даже ненавидеть.
– Но кого? Вы ведь одно целое, значит, любите и ненавидите себя?
– Нет. Наши чувства проявляются, когда мы помогаем живым существам.
– Ага, значит, мы вам нужны. Какая же вы сверхцивилизация, если без нас фактически ничто?
– Но мы всё можем!
– Что, например?
– Создавать вселенные, развернуть в другую сторону кометы, устроить всемирный потоп, землетрясение.
– Вот-вот, сверхцивилизация называется. Добро, зло преодолели, а только о том и думаете, как бы людям хуже жилось.
– Живые существа очень ленивы. К движению их направляет желудок. Если бы не он, вы бы никак развиваться не смогли.
– А что вы можете хорошего сделать?
– Можем вселиться в кого-то и диктовать свои условия.
– Нормально так. Но вселитесь тогда во всех, кто хочет войны, внушите им мир. А так, разговоры одни. Контакт не удался? Кому нужна ваша помощь через всемирный потоп?!? Разговоры одни. Оставили бы мать в покое. Её за сумасшедшую считают!
– А как же Леона Ингрид?
– Достаточно она поработала на её известность, пусть теперь пишет и живёт, как Наталья Петрова.
– Но Леона Ингрид – это уже узнаваемый образ. Какая разница, какая фамилия была у Сократа, Платона, у того же вашего Троцкого, Ленина, Сталина? Но они такими вошли в мировую историю.
– Ничего! На её жизнь хватит и Натальи Петровой.
– Ей придётся начинать всё с начала.
– Ничего, у неё получится.
– Тогда ей придётся хотя бы первое время подписывать свои материалы двойной фамилией – Петрова-Ингрид. И потом, как же наш контакт?
– А так. Всё равно вам от нас никуда не деться.
– Хорошо, в следующую среду я вам сообщу результат.
– Что, на ЭВМ будете подсчёты делать?
Но изображение стало тускнеть, а металлический голос снова повторил:
– В следующую среду.
Все это время Наталья сидела на своей кровати и не вмешивалась в диалог. Телевизор погас, она всё так же не двигалась с места. Владимир взял мать за плечи, она вздрогнула.
– Ну, что скажешь, Володя?
– Да белиберда какая-то. Никак в толк не возьму, гипноз это, что ли? С кем я говорил? Ты бы их послала куда подальше. В конце концов, не они же за тебя пишут. Ведь, что до болезни писала, всё опубликовано, причем здесь твоя Дзета или Леона Ингрид? Да и вообще, это очень плохо до меня доходит. Но надо бы разобраться. Ладно, мам, поздно уже, домой мне надо.
– Ну, здрасте, домой, ночуй здесь. Да и нам как-то спокойнее. Пойдём посмотрим, что там бабушка делает.
По телевизору шёл бразильский сериал, а бабушка примостилась в кресле и спала.
– Вот так всегда, – сказала Наталья, – без телевизора прямо спать не может.
– Художественный фильм называется «Колыбельная для бабушки».
– Ну что, Володя, остаёшься?
– Конечно, нет. Машину надо поставить, да к Саньке заскочить. У него и заночую.
– Осторожнее, пожалуйста.
– Да уж ладно.
Мать вышла проводить сына. Звёздное небо желтым бисером рассыпалось над ними. Середина осени, но два назад выпал снег, и теперь он покрывал деревья, на которых зеленые листья не успели даже пожелтеть. Времени было около одиннадцати вечера, но Владимир решил, что к Саньке он всё равно пойдёт. Санька ещё не спал, он смотрел какой-то боевик с участием итальянских актеров и очень удивился, открывая дверь.
– Ты что так поздно?
– Да у матери был.
– Как у неё дела?
– Ничего. А почему не спросишь, чем я там занимался?
– Ну, и чем?
– Общался с внеземной цивилизацией.
– У вас, мой друг, дурная наследственность.
– Молокосос! Как ты можешь говорить так о своих старших родственников? Кстати, о наследственности. Я был бы рад, если бы унаследовал таланта матери хотя бы четвертую часть.
– Кого? Леоны Ингрид? А ты подписывайся Вольдемар Ингрид или Ингрид-Петров.
– Я подумаю. Ты знаешь, всё это правда.
– Что мать сумасшедшая? Конечно, правда.
– Сам ты сумасшедший. Она в историю вляпалась, а ты сплетни собираешь. Лучше давай подумаем, как её избавить от них.
– От кого?
– От Дзеты. Понимаешь, огромный нематериальный сгусток мозга.
– Не мешай, а? Фильм интересный, а ты мне с глупостями.
– Я говорю серьёзно. Почему ты такой? Ты же сын ей.
– А я что, виноват?
– Ну ты, братишка, даёшь? Ты как будто жалеешь, что ты её сын.
– Да уж хорошего мало.
– Тебя в детстве били мало.
– Да отстань, дай фильм досмотреть.
– Между прочим, всё, что здесь есть, всё это она.
– Подумаешь. Завтра напишу письмо на Север, возьмите себе всё с мамочкой, а я уеду.
– Сашка, тебе не стыдно?
– Нет, мне не стыдно. Стыдно должно быть тебе. Я кино смотрю, а ты мешаешь мне.
– Ты ещё пожалеешь об этом! – не выдержал Владимир. Выскочил из квартиры и пошёл к себе домой.
30
Жил он недалеко, через дом. И мать с бабушкой жили в этом же районе. На машине вообще пара минут. Дорогой он думал, почему такой брат, как помочь матери, и что это такое – большой нематериальный мозг? Циолковский говорил: ноосфера. Сейчас, общее информационное поле. И как же этой цивилизации жить-то без нас. Может быть, мы для них, как источник энергии? Тогда мы им нужны, и в их интересах следить за тем, чтобы наша цивилизация не погибла. Что они могут? Если бы моли много, сделали бы общество счастливым. Но в мире столько зла, столько несправедливости. Значит, они не так уж много и могут.
И потом, что это за советы по телевизору? Вон сколько информации об этом в журналах, газетах, на том же телевидении. То круги на полях, то вдруг мужик только проснулся, вышел во двор, а его пришельцы приглашают посетить их планету. А тут что? Какая-то недоразвитая цивилизация.
Огромный, нематериальный… Но если их планета была на том же развитии, что и наша… Стоп! Где их планета? Дзета, созвездие Льва. Как они к нам попадают? На чём? А может быть, это всего лишь гипноз… на расстоянии. Не могут они быть нематериальными. А если могут? Ну то, что мать, как-то объяснили. Где-то, видимо, есть похожая на нашу планета. Или нет? Сколько вопросов. Зачем же надо было от матери уходить? Нет, правильно, надо как-то самому разобраться. В бесконечных вопросах не заметил, как оказался возле своей квартиры. Пройдя в комнату, снял обувь и сел в кресло. И мысли снова о том же самом.
Значит, нематериальный. И они могут принимать те или иные формы. Ничего не появляется из ничего и блага, отпущенные на двоих, могут поделиться или сложиться на одного. А как же быть с английским и немецким? А если это путаница связано с гипнозом, ведь языки можно учить во сне. Об этом писали. Долго мать была без сознания. Если ей это внушили…Кто? Каким образом? А дочь? Информацию о жизни Леоны Ингрид тоже можно было внушить… Или считать с общего информационного поля. Но зачем это надо? Нужен совет. Мать часто встречается с лечившим её врачом. Он в курсе её болезни, воспринимает за бред, хотя иногда в этом сомневается. Надо с ним встретиться.
В мыслях пролетела ночь, заснул уже под утро, сколько спал, не помнит, только разбудил его телефон. Посмотрел на часы: половина восьмого. И кому он понадобился в такое время?
– Вовка, это ты? – спросил голос в трубке.
Владимир вздохнул.
– Сашка? Что случилось. Чего так рано?
– А ты вчера, почему поздно?
– Да ничего, я с тобой вообще после вчерашнего не хочу разговаривать.
– Ну, прости меня, пожалуйста. Я к тебе иду. Я виноват. Иду, иду к тебе.
– Иди, иди, ты хоть и псих, но не совсем пропащий…
Через пятнадцать минут пришёл Сашка. Он, как всегда взбалмошный, заполошный, пробежал сразу на кухню.
– Э, братишка, ты бы обувь снял, у меня тут уборщицы по штату не положено.
– Дай что-нибудь съесть.
– Ты только за этим пришёл сюда?
– Нет. Не только.
– Ставь чайник. Что-нибудь придумаем. Мне тут на днях бабушка полный холодильник загрузила.
– Вот видишь, о тебе так заботятся, а меня совсем забыли.
– Да ты зануда, вот и забыли. Боятся тебя затрагивать, чтоб нервы не трепать. У тебя наследственность это точно дурная, всё плохое от родни себе забрал.
– Ладно, ладно давай лучше рассказывай, да так, чтоб я понял, без всяких инопланетян.
– Тогда и говорить нечего. Завтракай, и давай отсюда. Странные вы люди, когда читаете или по телевизору смотрите о том же самом, то нормально воспринимаете, а если с вами близко кто-то попадает в такую ситуацию, значит, всё, крыша поехала…
– Да ладно, я пошутил. Всё рассказывай!
– Сейчас, только оденусь.
Сыновья одних родителей Владимир и Александр были разными с рождения. Владимир спокойный, не досаждал, когда родился. Не плакал без дела, не капризничал. Любит уединение, книги, в университете дела шли неплохо. В квартире всегда чистота и порядок. Правда, иногда тут хозяйничала бабушка.
Александр с детства рос нервным и требовательным. Вроде только за то, что родился, были виноваты все вокруг. Его оберегали от всяких стрессов, но он иногда такое выдавал, что старшие за сердце хватались. И не только мать с бабушкой, но и учителя в школе. В пятом классе стал заниматься борьбой, тренер обещал взять его в спортивную школу, но только с седьмого класса. Когда учительница русского языка узнала об этом, то воскликнула:
– Ужас! Ещё два года каторги.
Дома он сидеть никак не мог, его тянуло на улицу. То в горы с мальчишками уйдёт, то на озеро далеко за город уедет. А зимой ещё большая беда: за машины цеплялся и катался на ногах. Водители его били за это, учителя ругали, от матери с бабушкой попадало, только у него в одно ухо влетало, в другое вылетало. Как он вырос, просто удивляться приходится. Школу еле-еле закончил, хотел поступить в институт физкультуры, но потом посмотрел на старшего брата и тоже пошёл на факультет журналистики. И здесь тоже кое-как лямку тянул. Часто приходилось краснеть за него старшему брату. Контрольные ему делал, конспекты отдавал, чтоб только зачёт поставили, один раз даже сходил за него на экзамен. Преподаватель новый был, Владимира не знал, да и предмет был разовый. Сдали и всё, забыть можно, вот и шли на разные хитрости.
Владимир достал из холодильника курицу, бросил её в кастрюлю, залил водой и поставил на газ. Пока умывался, одевался, пылесосил квартиру, всё было готово. Да Саша помог, почистил лук, бросил лаврушки, укропа, соли, нарезал хлеб и позвал брата.
– Санька, ты приходи ко мне каждый день, завтраки мне готовить будешь.
– Уговорил. Прямо сегодня и начнём. А сейчас рассказывай!
– Я буду говорить, а ты меня не перебивай. Вопросы все после.
Сашка слушал и за обе щеки уплетал курицу. Обсасывал каждую косточку, причмокивал, запивал бульоном, и казалось, что это его волнует больше всего на свете.
Владимир ел медленно, без всякого энтузиазма, как будто над ним, как в детстве, стоят мать и бабушка и заставляют, упрашивают, умоляют хоть немножечко покушать. Да и рассказ его занимал больше. Он говорил и как будто прислушивался к своему голосу. Любим мы себя слушать. Вот и Владимир каждое слово подбирал, говорил обо всё сразу, иногда даже путался и начинал сначала. Завтрак закончился, а разговору конца не видать.
– Подожди, Володя. Если я всё правильно понял, эта сверхцивилизация без нас существовать не может?
– Не знаю. Я это предполагаю. Ладно, пошли, а то на работу опоздает. Ты не на машине?
– На ей.
– Ну, тогда поехали. В машине договорим.
Уже в машине Саша начал опять всё отрицать.
– Какая-то галиматья. Или у меня мозги куриные, или кто-нибудь из нас немного того, - и он покрутил пальцем у виска.
– Знаешь, Санька, слабонервный ты, и ведь с детства такой был. В следующую среду сеанс связи.
– Ах-ах, милая Дзета, а я думаю, почему на земле не могу найти любимой? А потому, что живёт она в созвездии Льва.
– Да они, видимо, бесполые…
– Что-то не вяжется, понимаешь? Они преодолели зло, и в то же время могут ненавидеть. Могут много, и в то же время ничего не могут. Ведь ничего же. Если б что-то могли, если б были всемогущи, могли бы знать наше будущее. А если б знали будущее, могли бы его изменить. А они как вмешаются, так на земле конфликты. Может быть, им не надо вмешиваться? Или вмешиваться с согласия людей. Нет, не знаю, запутался. Голова лопнет от твоей цивилизации.
– Они вмешиваться не могут. Там у них есть какой-то план. Нам нужно думать, как мать от них избавить. Вечером приходи, потолкуем.
Володя вышел из машины и пошёл на работу. В десять часов он позвонил доктору, договорился о встрече. Долго думал, как начать разговор. Доктор знал о матери всё и о Дзете тоже. Теперь ему нужно так сказать, чтобы он поверил, да ещё, чего ради, и его не принял за сумасшедшего.
Виктор Кириллович ровесник матери. После её выхода из больницы доктор интересовался своей пациенткой, часто заходил домой. Поначалу она ему говорила о сверхцивилизации, по крайней мере, пыталась что-то объяснить, но он каждый раз отвечал, что фантастикой не увлекается. Может, конечно, что-то почитать, фильм посмотреть, но чтобы принимать это серьёзно, извините. Мать, в конце концов, перестала об этом упоминать.
После работы Владимир заехал в больницу, позвонил доктору. Когда тот вышел, предложил поужинать в кафе. И там осторожно начал говорить о болезни матери.
– Понимаете, нам надо как-то спасти её, помочь избавиться от этой сверхцивилизации.
– Но что я могу? – ответил доктор. – Мне кажется здесь такой случай, когда медицина бессильна.
– Да, но самое интересное, доктор, что эта сверхцмвилизация вроде действительно существует. Вы не смотрите на меня так, я не сумасшедший. И потом, почему начисто отвергаете существование другой цивилизации?
– Вы знаете, Владимир, когда я об этом читаю в журналах, воспринимаю нормально. Всё это от меня далеко, но когда вот так рядом…
– Ну, хорошо, а в молодости, наверное, спорили об этом?
Ах, друг мой, чего у нас в молодости не бывало? Но ведь медицина – наука материальная. А начнём верить в нематериальный мозг, тут тебе и филиппинские чудеса воспримем, как обычное явление и больных будем отсылать к магам и волшебникам.
Владимир в ответ усмехнулся.
– Да, трудная у вас профессия. И всё-таки мать попала в эту историю. И, если вы меня выслушаете без всяких подозрений и недоверий, я постараюсь рассказать как можно понятнее.
Владимир рассказал всё так, как будто перед ним сидел Александр. Ужин их давно закончился, и кофе выпито, даже посуду унесла официантка. Виктор Кириллович молчал. Владимир попросил принести ещё кофе. Доктор взял в руки чашку и сделал глоток.
– Не знаю, – наконец произнёс он. – Что-то плохо верится в это. Добро, зло… Где меж ними граница? Возьми книгу о злодее, где автор симпатизирует своему герою, и мы будем переживать за него, хотя на самом деле он исчадия ада.
– Виктор Кириллович, совершенно правильно. Я с вами согласен. Вот и Достоевский говорил, что зло – двигатель прогресса. Но ведь есть законы, хотя бы тот, что в десяти заповедях записан в Библии, они ведь до сих пор остаются правилами для всего человечества.
– Есть, чёрт возьми, есть! Но здесь что-то не так. Может быть, твоей матери морочат голову какие-то земные хулиганы? Было бы ещё понятно, более-менее, если бы у неё обнаружился в теле приборчик маленький, чип называется, и через него происходит на неё воздействие.
Владимир засмеялся.
– Да, конечно, хулиганы, причем очень талантливые. Физики-теоретики с англо-немецким уклоном. А по поводу чипа. Если они сверхцивилизация, то могли бы эту штуку внедрить, забрав её на время на свой корабль. Но у них такового нет. Кто тогда? И ещё по поводу языков?
– А почему бы нет? Они её усыпляют и во сне внушают знание двух языков.
– Кто они? Земные хулиганы? Или эти дзетяне? Ну, если хулиганы земные, она проснулась, думает, что она всё знает, на самом деле ничего такого. А потом, если так было, где были вы в это время?
– А может быть, у меня такие медсестры были. Нет, это конечно, чушь. Не знаю. Мне надо самому убедиться. Но почему по телевизору? Ну, Володя… Значит так, сначала сошла с ума твоя мама, потом ты, твой брат, теперь я, следующий кто?
– Чем больше, тем лучше, – сказал Владимир, улыбаясь. – Как говорил Ромен Роллан: «Чем больше соберётся дураков, тем смешнее, а чем смешнее, тем больше мудрости».
– Да-да, – подхватил Виктор Кириллович, – он ещё говорил: «…когда видишь, что не один ты в дураках, примиряешься со своей участью». Но что нам-то делать?
– Наверное, нам надо ещё раз встретиться с этой Дзетой. Она назначила встречу на среду.
Договорились, что в среду Виктор Кириллович приведёт с собой друзей, которые смогли бы поверить в эту историю, предварительно он их к этому подготовлю. Владимир приведёт знакомых журналистов, их особо подготавливать не надо, этот народ ко всему готов. Владимир предупредил мать, чтобы готовили ужин на человек пятнадцать-двадцать. Когда она спросила, что собираются праздновать, ответил:
– День рождения.
– Чей?
– Неважно. Может, мой, может, твой, может, ещё чей.
– Во сколько будете?
– Сразу после работы. Где-то в полвосьмого.
******
У Сашки в это время в голове была такая каша, что он ни о чём думать не мог. На него ругались вокруг, что он не слушает никого и не отвечает, но он только поддакивал всем. Мозг взрывался, этот Вовка все мысли перепутал. Что теперь делать? И так думал, и этак, а всё ничего придумать не мог. Позвонил брату, тот сказал, что разгадку будут искать там же, чтоб пришёл в среду к матери.
– Только ты друзей своих не вздумай взять. Они всё равно ничего не поймут, а испортить смогут.
– Пошёл ты, знаешь… Вы только все умные, а я дурак совсем.
– Не обижайся, брат, я о тебе ничего не говорю.
Владимир договорился с фотографами и даже с одним кинооператором. Виктор Кириллович своим друзьям много не говорил, а просил их присутствовать на одном эксперименте и высказать по этому поводу свои соображения. Саша сказал обо всём только своей девушке Тане. Она была зачарована и просила взять её с собой. Саша не стал спрашивать об этом брата, сказал Тане, чтоб была готова.
С утра в среду лил дождь, Потом часа на два где-то ближе к обеду выглянуло солнце, а после снова мелкий дождь, который перешёл в снег. На улице сыро, противно, хотелось скорей добраться домой, погреться в ванной, напиться горячего чаю и под одеяло. Можно почитать что-нибудь, можно телевизор посмотреть. И всё-таки погода не повлияла на настроение собравшихся людей. С Владимиром пришли восемь человек, с Виктором Кирилловичем – шесть, с Александром пришла Таня.
Мать и бабушка уже в семь вечера накрыли стол. Два дня готовились к этому событию. За столом Владимир ещё раз кратко рассказал о том, кто и что должен делать. Если вдруг что-то случится с камерой у кинооператора, должны получиться снимки у фотографа. Несколько репортёрских диктофонов были готовы и установлены в комнате. Всё должно быть чётко, без суеты, как на работе. У Владимира был ещё страх за то, что Дзета может не появиться, и все его приготовления не будут стоить выеденного яйца, а он сам, как мать, попадёт в список сумасшедших.
За столом кто-то опять высказал предположение, что возможно, это хулиганы, типа хакеров. Ровно в двадцать пятнадцать, затаив дыхание, Владимир с Виктором Кирилловичем вошли в комнату матери и включили телевизор. Экран небольшой, где-то тринадцать на восемнадцать сантиметров. Появилось изображение. Оно напоминало древние фрески или мозаику, так неестественно выглядело лицо на экране.
– Владимир! Ты, конечно, пришёл не один, – заговорило изображение. – Зови своих друзей своих. Я вам сегодня скажу всё. После этого, возможно, перестану существовать. Очень многое ты понял сам. Например, то, что мы вложили в мозг твоей матери чужую жизнь и те знания, которые были у погибшей Леоны Ингрид.
– Зачем вам это нужно было? Вы хотели запутать её?
– Нет. Мы хотели, чтобы она поверила нам.
Пока продолжался диалог, в комнату на цыпочках входили друзья Володи и Виктора Кирилловича. Вошли мать с бабушкой и Саша с Таней. Прислушиваясь к разговору, боясь пропустить хотя бы слово, старались как можно меньше создавать шумовых эффектов. Саша сказал, что Таня знает стенографию, может подстраховать. Молодец братец, и от него польза есть. Перед Таней выложили штук шесть ручек, бумагу и снова сосредоточились на экране. Дзета заговорила.
– Ваша цивилизация на Земле уже одиннадцатая. Мы ушли, на смену нам пришли вы. Мы, как и вы, думали, что бесконечными войнами мы сами себя просто уничтожим. Но нет. Гибель всегда приходит из Космоса, где есть две противоборствующие стороны – Белое братство и Темные силы. Дзета – наше теперешнее пристанище, но уже в виде информационного сгустка. Если ваша цивилизация подойдёт к благополучному концу, вас уничтожат, а нам разрешат снова воплощаться, но уже на вашей планете.
Постоянный конфликт космических сил требует воинов. Вы, конечно, слышали, когда провожали близких в мир иной, что первыми уходят лучшие. Они попадают в Белое братство. Но тёмным тоже нужны воины, их тоже набирают из землян, но вы этого не замечаете, поскольку это те, кто совершал преступления, неблаговидные поступки. За нашим развитием, как сейчас мы за вами, наблюдала цивилизация по развитию выше нашей. Они следили за тем, чтобы мы не уничтожили свою планету, поскольку это было их детище. Но когда кризис стал критическим, освободили планету от людей.
Чтобы спастись, вы пойдете жить в другое место, на ваше придут другие
Конечно, не все попали на Дзету, только те, кто соответствовал по своему уровню развития. Ваша планета должна была отдохнуть, затем нам позволили формировать её сначала микроорганизмами, затем теплокровными птицами животными, включая людей. Мы должны помочь вам дорасти до уровня богов, чтобы вы так же смогли создавать свои вселенные и планеты.
Мы в своё время преодолели несчастье атомной войны, перешли к следующей ступени развития – разгадке тайны клетки. Если бы мы знали, что это начало конца, то не стали торопить события. Но разве остановишь прогресс? Мы не смогли. Роботы выполняли всю техническую работу: приготовление пищи, уборку в помещениях и на улице. Строительство так же осуществляли роботы. Население было занято на работе четыре часа.
Высвобождалось время для самосовершенствования, занятия наукой, писательской деятельностью, подготовкой различных шоу и концертов. Это не было их основной деятельностью, а своеобразным хобби. Казалось бы, столько времени высвобождалась для духовного развития. Время – главное богатство, но мы не смогли понять этого. Мешала лень. Многие не спешили в театры и кинотеатры, смотреть спектакли или фильмы. Зачем? Всё это можно посмотреть дома. С друзьями не встречались, любовь потеряла своё изначальное предназначение, стала считаться, как исполнение физиологических потребностей. Дети рождались редко.
Наука де не стояла на месте. Когда форма перестала иметь значение, и эти знания стали доступны абсолютно всем, то занялись экспериментами по превращению в различных животных, птиц, и даже в динозавров. А кто-то захотел стать Кощеем, Бабой-Ягой. Но порой экспериментаторы, до конца не изучив методы, не могли выйти из тел животных и оставались такими навсегда.
Сейчас мы знаем, что развитие науки – не заслуга людей. Всё уже давно придумано высшими цивилизациями и помещено в общее информационное тело. Писатели, поэты, художники, учёные имеют талант всего лишь своим подсознанием связываться с общим информационным полем и считывать с него информацию. Вы спросите, а зачем тогда люди? И не только, но так же и остальной животный мир. Каждый вид имеет своё предназначение, но все они выполняют роль проводников энергии между Космосом и Землей. Особенно много энергии выделяется , когда человек радуется или злится.
Вот вы, наверное, думаете, что спите только ради того, чтобы организм отдохнул. Но, бывает, человек проснулся, а чувствует себя так, вроде он всю ночь мешки таскал или траншеи рыл. Ноги, поясница, голова, органы внутри, всё болит. Почему? Да потому, что когда вы спите, из вас выкачивают всю энергию. Вы, конечно, восстановитесь. Кто зарядкой на свежем воздухе, кто музыкой или прослушиванием юмористических шоу. Много энергии выделяется тогда, когда собирается много людей вместе на концерты, спектакли, церквях, мечетях. Кто может, тот увидит в это время, как от здания, в котором находятся люди, исходит СВЕТ. В таких местах выделяется положительная энергия.
Но есть и места ужаса, когда людей мучают, пытают, убивают, и не только на войне. Там выделяется энергия, которая так же нужна Космосу.
Особенно много такой энергии на войне. Люди плачут и взывают к своим Богам, а Боги радуются и напитываются энергией. Так что, по большому счёту, нет в мире добра и зла, а есть работа по отправлению энергии в Космос. Пока находитесь в теле, вы – сосуд для сбора энергии. Животные тоже играют свою роль. Например, кошки, которые находятся рядом, чтобы собирать о вас информацию и, опять же, передавать её в Космос.
Вы думаете, что вы цари природы? Как же! Вы рабы, исполнители той воли, которая навязана теми, кому вы молитесь и поклоняетесь. Конечно, многие из вас энергетически – Боги, но вас сбросили в материальную оболочку, отобрав у вас память о прошлых жизнях. Вы чувствуете это, хотите вырваться на свободу, но вас привязывают обязательствами перед родителями, детьми и внуками, призывами к добру, любви, взаимопониманию.
Подумайте, много ли есть в вашем мире тех, с кем вам интересно, кто вас понимает не только, когда вы не только говорите, но даже думаете? Знаю, таких немного. Почему? А потому, что вы из разных слоёв по уровню. Те, кто ниже, чтобы обрести значимость, унижают вас. А вы, как говорит ваша мудрая книга, подставляете вторую щеку и отдаёте последнюю рубашку. И, попадая в компанию, которая вас не понимает, вам приходится либо опускаться до их уровня, либо вы непременно услышите, что вы умный дурак. Это, в общем, получается горе от ума.
Когда ваши пророки пугают вас концом света, вы даже радуетесь этому и думаете, да скорее бы уже! Но сопоставив эпоху, в которой жили пророки, убеждаетесь, что они-то писали о своём времени. А если события совпадают, то, как же им не совпасть, если всё в жизни повторяется. Вам даже порой кажется, что вы это уже видели, слышали, а порой и знаете, что в следующую минуту скажет ваш собеседник. Песня даже у вас такая есть: «Всё это было-было-было… только не со мной».
Что вам ещё сказать? Почему зла много? Да потому, что вы об этом часто говорите, пишите, думаете, чем формируете своё будущее. Вы не поймёте, что вы Боги, способные одной только мыслью изменить Мир. У вас даже об этом написано в Библии, что зло не только делать или говорить, но и думать о нём нельзя. Вас сюда послали за какие-то грехи, только вот не сказали, какие. Более продвинутых, чтобы просвещать вас. С одной стороны, вы вроде как в тюрьме, а с другой, вы просто не понимаете, какие здесь уникальные условия для вашего развития. Сейчас вы этого не понимаете, но когда освободитесь от своей физической оболочки, осознаете это.
Не спешите. Как говорили древние, торопитесь медленно. Начинаете дело, закончите его. Если у вас возникла проблема, спросите у себя не почему, а зачем? Что нужно понять в данной ситуации, какой опыт приобретаете? Вы нужны нам. Много нематериальных частиц нашего мозга внедрилось в земных существ. Обратно они уже не возвращались. Когда вам уже нечего будет разгадывать, перейдёте на другую ступень, а ваши тела останутся на земле.
Вашу цивилизацию разрушат цунами, тайфуны, землетрясения, вулканы, засухи, потопы, так же, как в своё время был уничтожен Вавилон. Продвинутые уйдут, кому надо дальше развиваться, останутся. Но им придётся нелегко… Добро и зло для Космоса имеют одинаковую ценность. Как бы две части одного целого. Жизнь полосатая, как любите вы говорить. Чёрное это всего лишь оттенки белого. Они объединены в один союз. Я не должна была всё это рассказывать, поскольку этим я могу ускорить ваше продвижение к концу. Вы должны были сами до всего дойти. Наверное, за это меня накажут.
---
Все сидели молча. Было слышно, как Таня водит шариковой ручкой по бумаге. Наталья Леонтьевна и её мама боялись шевелиться. Они бы посмеялись над этим всем, если бы эта сверхцивилизация самым безжалостным образом не коснулась их лично. Даже Саша сидел и боялся пропустить хоть одно слово, а молчать и не двигаться ему удавалось крайне редко. Тишину нарушил Виктор Кириллович:
– И что же нам теперь делать? Долго ли всё это будет продолжаться?
Дзета стала растворяться. Комната покрылась туманом. Среди этого тумана блеснула молния. Появились какие-то непонятные голоса, среди которых выделился один:
– Ты нарушила наш Закон! Отныне ты останешься на земле микроскопической амёбой. Будешь знать всё, но ничего не сможешь сказать и сделать! Ни добра, ни зла!
Откуда у Натальи взялось столько силы, откуда энергия на такой громкий голос, но она устала бояться, вышла вперёд и крикнула:
– Стойте! Так нечестно. Добро и зло вашего измерения живут в мире, почему бы и нам ни заключить его?
– Вы зато слишком сильны! Скажите только, чем мы можем помочь вам?
– Это бесполезный разговор.
– И всё-таки?
– Нам поможет энергия. Всех ваших атомных водородных боеголовок, ядерных ракет и всего оружия, что есть на земле. Вы должны отдать их нам. Эта мощная энергия концентрирует в себе умственные усилия многих поколений людей. Мы сможем сделать обратный процесс – расщепить энергию на мысли, то нематериальное, что вы иногда зовёте душой. Если вы, земляне, отдадите всё это нам, мы оставим вас в покое на полтора-два миллиарда лет. За это время ваша цивилизация сама превратится в эпоху Богов. И даём мы вам на это пятьдесят земных лет. Если вы, земляне, договоритесь между собой, ваша голубая планета останется вам.
Вроде это эхо повторяло: вам, вам, вам, и вдруг исчезло всё, как будто ничего никогда не было. Туман рассеялся, ни молний, ни голосов. Напрасно собравшиеся искали пультом канал Дзеты. Везде шли программы из разных городов, не было ничего только между шестым и седьмым каналом. Билась в аквариуме микроскопическая амёба, многое она хотела сказать людям, да не пускали её стеклянные стенки аквариума, да и люди не видели её. Шумели, говорили, предполагали, отвергали, но никак не могли прийти к общему мнению. Не обманет ли их этот нематериальный сгусток? А может быть, он обратит всё это против землян?
– Вряд ли, – говорили одни.
– Всё может быть, – говорили другие.
Одно только было ясно всем, что оружие, накопленное в таком количество, опасно для земли. Что будет с ними, если правители государств начнут друг против друга страшную войну. Присоединимся ли мы к этому нематериальному мозгу, или просто перестанем существовать?
Много вопросов задавали они друг другу. Много вопросов задают до сих пор. А лет прошло немало…Наталья Леонтьевна воспитывает внуков, читает им сказки на трех языках. Дзету больше никогда не видела, но каждый день, включая телевизор, ищет её. Владимир, Александр и тысячи других журналистов пишут о борьбе за мир, призывая народы опомниться, отослать все негативные установки в нематериальный мир. Много говорят об этом и врачи. Мало у них времени, они это знают, и каждый раз смотрят ввысь, где находится сверхцивилизация, ноосфера или информационное поле, и спрашивают:
– Что же будет с нами?
Отвечают им только ясновидящие и пророки. И их прогнозы звучат ещё страшнее…
От автора
В заключение скажу, мы на земле в гостях, а смерти нет! Когда придёт время, закроют эту жизнь, мы войдём в другую. По логике, если есть начало, должен быть и конец. Но! Давайте решать проблемы по мере их поступления! Сейчас живём, проснулись, хорошо! Торопитесь медленно… А концов света на наш век ещё хватит. Сколько мы их пережили только за нашу такую небольшую жизнь? Сейчас по прогнозам эзотериков, к которым присоединяются и ученые, нас ожидает квантовый переход в пятое измерение.
Представляете, что это? Сейчас мы в третьем, где видим и мыслим только тремя доступными нам категориями. В пятом сознание расширяется. Не знаю, кого мы будем в нём видеть, но жизнь там продлится до тысячи лет, и все там будут счастливы. Мне кажется, это многовато. Устанем. Но не всех туда возьмут, только лучших. Не уверена, что войду в их число. Так что, если вы остаётесь, я с вами. Будем строить свою самую лучшую жизнь, где будем здоровы и счастливы. Мы же Боги! Значит, можем всё! А надежда, как вы знаете, умирает последней. А что касается пятого измерения, то ведь нет уверенности, что там будут души из наших семей. Ведь мы все с разных планет, не лучше ли попасть на свою.
Ваша Надежда
Отзывов пока нет.